Шипилов | Каждый из вас живет в столице уже внушительный период времени, которого в принципе достаточно, чтобы ассимилироваться в среде, мало похожей на малую родину. Удалось ли вам превратиться в москвичей или же по-прежнему считаете себя кузбассовцами?

Паньшин | Я не чувствую себя больше кемеровчанином, но и не ощущаю москвичом. Я уехал чуть больше года назад, но ощущения дома за это время здесь так и не появилось — да, есть неплохо обустроенный быт, есть уютный ночлег. Дом как малая родина все-таки остался там, в Кемерове, а отношения к Кузбассу как к малой родине уже больше нет. Возможно, из меня его выбили ногами.

Косенкова | Когда у меня здесь спрашивают, откуда я родом, то с определенной гордостью говорю, что из Кузбасса — более того, я в социальных сетях до сих пор не изменила город своего проживания, там по-прежнему Кемерово значится, хотя частью Кузбасса себя, конечно, уже не считаю.
Но в Москве мне гораздо комфортнее, чем в Кемерове, хотя у меня ровно такое же ощущение, как и у Леши — дома здесь нет, а есть квартира, в которой мы живем. Если бы здесь был свой уголок, возможно, отношение было бы другим.

Рязанов | Я большую часть своей жизни прожил в Кузбассе и кузбассовцем себя чувствую до сих пор — для меня это дом, рассчитываю туда когда-нибудь все-таки вернуться, хотя плохо представляю, чем там буду заниматься.

Строкольский | Я допускаю мысль вернуться в Кемерово, но чтобы пустить там корни, остаться жить… Это вряд ли.
Мне хотелось бы посмотреть на Кузбасс, когда там станет комфортно жить, когда изменится общественно-политическая обстановка, когда появится жизнь, не регламентируемая властью.
После отъезда из Кемерова я сначала два года прожил в Петербурге, а в Москве до сих пор себя чувствую проездом, и, мне кажется, я в принципе нигде не могу ощущать себя как дома, но это проблема скорее не географическая, а экзистенциальная.

Шипилов | Тем не менее отъезд каждого из вас был не совсем добровольным, а в некоторых случаях даже ускоренным, и он не состоялся бы без откровенной помощи властей. Но почему была выбрана именно Москва, ведь в ближайших к Кузбассу регионах дела с гражданскими свободами и с элементарным соблюдением законов со стороны государства обстоят гораздо лучше?

Паньшин | Я знал, куда еду — у меня здесь друзья. Да и на тот момент не было других безопасных вариантов — меня провоцировали на то, чтобы вывести из состояния, когда я сам принимаю решения.
Другое дело, что изначально мы собирались уехать на месяц — нужно было отдохнуть от кемеровской движухи, подумать, переосмыслить все происходящие процессы.

Рязанов | На самом деле я сначала рассматривал такие варианты как Томск или Новосибирск — рассчитывал перевестись из КемГУ в другие вузы, но из этого ничего не вышло, не в Хабаровск же переезжать в самом деле. А идея с Москвой пришла в голову неожиданно, тем более что я здесь уже дважды бывал, да и преимущества жизни в мегаполисе все-таки действительно есть.
В принципе я не думаю, что нужно обязательно переезжать из Кузбасса сразу в Москву — при желании можно найти более приятные регионы для жизни.

Шипилов | Ну, для этого можно было бы и не уезжать — учитывая какая общественно-политическая ситуация в Кемеровской области сложилась за последнее десятилетие, эту приятную жизнь можно было бы себе создать посредством отказа от своей деятельности, как то сделали многие журналисты или политики в регионе. Так вот, что каждому из вас помешало стать частью биомассы, которая всегда согласна с политикой властей?

Паньшин | У меня уже не было выбора, так скажем.
После шествия 6 мая 2012 года стало очевидно, что нам больше не дадут выходить на улицы, следовательно, встал вопрос о том, что такой характер протестной деятельности необходимо модифицировать, переводить в другое русло. То есть чтобы мы могли, с одной стороны, продолжать совершать действия, которые могут пойти на благо общества, а, с другой, не провоцировать власти на жесткие меры. И еще до «Марша миллионов» я начал делать проект «Новый Кузбасс» — решил для себя, что буду уходить в медийную плоскость противостояния с властью.

Косенкова | Лично я сравнила бы происходившее со мной с эффектом снежного кома — новые события лишь разгоняли меня, уже не было возможности остановиться. У меня при этом не было того особого азарта, который есть у людей, противостоящих системе — своей задачей я видела оповестить как можно большее количество людей о том, что на самом деле происходит в Кузбассе и в стране. То есть задачу информационную — чтобы люди знали, что среди них живет такой-то сотрудник полиции, который фальсифицирует административные дела, или такие-то работники обладминистрации, которые нарушают закон.
Сейчас я понимаю, что меня, наверное, ничего бы не остановило, ничего бы не заставило превратиться в планктон. И это никуда не делось: мне в последнее время часто пишут во «ВКонтакте» ребята, насмотревшиеся моих репостов — «Ты мне можешь посоветовать что-нибудь почитать, чтобы понять, что сейчас происходит в России?» Я этому рада — если ранее абсолютно аполитичные, ничем не интересующиеся люди начнут оглядываться по сторонам, это ведь прекрасно.

Рязанов | В Кузбассе у меня была профессия, и меня пугало, что там я просто не смогу заниматься журналистикой. И ладно бы претензии были лично ко мне, но когда начинают оказывать давление через родственников — они-то тут при чем, не понимаю...
Разумеется, никакой дальнейшей жизни в Кемерове я для себя не видел — мне вряд ли бы дали возможность писать о том, о чем хочется, посещать те мероприятия, о которых не пишут другие СМИ.

Шипилов | Но ты ведь стал раздражителем для власти гораздо раньше того момента, как стал работать на «Тайгу.инфо» — я имею в виду те одиночные пикеты в рамках движения «Стратегия-31», которые принес в Кузбасс. Ты уехал полтора года назад, и область, по сути, из ленты движения вычеркнута — те, кто сегодня изредка выходят на пикеты уже не привлекают к себе внимания СМИ да и сам характер мероприятий лишен акционизма. Как считаешь, почему у тебя не оказалось последователей в этой абсолютно законной и самой безопасной форме протеста?

Рязанов | Не думаю, что за это время в Кузбассе так уж сильно поменялась обстановка.
Просто на тот момент, когда я впервые вышел с одиночным пикетом, это уже само по себе было удивительным для региона, за гранью дозволенного властями. И то, что к сегодняшнему все закончилось — это нормально, потому что, наверное, всему свое время.

Косенкова | Я сейчас поймала себя на мысли, что когда собиралась на свой первый пикет, то не знала ведь ни про опыт Миши, ни историю одиночного пикета в Кузбассе вообще. Со спокойной душой тогда выходила, потому что думала, что это нормально, что это естественно. Это уже потом я узнала и про провокации, и про задержания, и про административные дела.

Шипилов | Если с отъездом Миши закончилась история «Стратегии-31» в Кузбассе, то после выдавливания из региона тебя с Алексеем сошла на нет активность гражданского комитета «Голос Кемерова». То, что происходит сейчас в этом сообществе, вызывает у меня, мягко говоря, недоумение.

Паньшин | А не только мы с Надей были вынуждены уехать — осенью прошлого года Кемерово покинул Георгий Лисовский, и я не представляю, насколько должны быть омерзительны те люди во власти, которые давят на человека, у которого двое маленьких детей, заставляя его прекратить общественную деятельность.

Косенкова | Нужно понимать, что когда этот проект создавался, то все держалось на ряде конкретных людей. И когда у нас в Кемерове была своя текущая размеренная жизнь, в которой мы были заинтересованы в распространении информации, то в Москве все отошло немного на другой план, мы осознанно от этого отодвинулись.
Когда все начиналось, за каждой новостью стоял конкретный человек, и когда у этого человека есть ясность в плане позиции, когда у него нормально с восприятием информации, когда в сообществе нет коммунистического или националистического шлака, то люди это видят, они к такому тянутся. Задумайся, кто публикует там посты сегодня, и все сразу станет понятно.

Паньшин | Неправильно, все неправильно, Надя.
Изначально «Голос Кемерова» являлся дискуссионной площадкой без разбора на идеи: не было такого плана, что одна новость у нас обязательно про либералов, а другая — про националистов, но баланс тем не менее присутствовал. Но «Голос Кемерова» завоевал ту свою популярность ведь не поэтому. Сообщество стало популярным, потому что оно выходило на улицы, устраивая митинги и проводя пикеты. И как только закончился офлайн, проект умер.

Шипилов | Хорошо, но свято место ведь пусто не бывает. Почему в Кемерове не нашлось ни одного человека, который бы после вашего отъезда захотел подхватить «Голос Кемерова» и продолжить его деятельность?

Паньшин | Все просто: никому ничего не надо.

Косенкова | Не согласна.
Когда человек видит, что есть люди, способные открыто говорить о том, что их не устраивает в государстве, у него в зародыше появляется мысль, что так правильно, что так нужно, что так и живут люди в соседних регионах, заявляя публично о том, о чем они хотят заявить. И он автоматически выходит из тени — в 2012 году мы познакомились в Кемерове с массой людей, которым раньше не с кем было поделиться мыслями о происходящем в стране, когда они узнали про нас, их активность на своем уровне тоже возросла.
Но когда таких вот заразительных примеров вдруг не стало, люди вновь стали думать, что жить в тишине и в безразличии — это на самом деле нормально. Именно поэтому «Голос Кемерова» не прирастает новыми лицами, хотя в Кузбассе много умной молодежи.

Шипилов | Тем не менее старые лица, имеющие к гражданскому комитету самое непосредственное отношение, пытаются сейчас создать в Кузбассе Координационный совет оппозиции, главной задачей которого его идеологи ставят, цитирую, «взять власть». Есть ли перспективы у подобной организации в Кемеровской области в данный момент?

Паньшин | Координационный совет оппозиции Кузбасса уже был — по факту им являлся гражданский комитет «Голос Кемерова». В нем были представители Союза правых сил, ЛДПР, партии «Яблоко» плюс общественные активисты без принадлежности к политическим партиям. Мы ведь вполне официально обращались и к коммунистам, и к справороссам — звали их к нам присоединиться, но там не захотели.
Конечно, я в курсе того, что хотел сделать на этом же поприще Александр Сорокин, но он, к сожалению, не успел… Ничего же нового в Кемерове изобрести сейчас не пытаются — там есть желание скопировать то, что есть на федеральном уровне в виде Координационного совета российской оппозиции. Но самое странное то, что придать какой-то статус там решили в тот момент, когда сам «Голос Кемерова» перестал существовать. Не знаю, что из этого сможет получиться — там могут собраться три человека и повесить над собой вывеску «Координационный совет оппозиции Кузбасса», и наслаждаться собой, но это ведь другой вопрос.

Шипилов | Жаль, что Евгений Алехин к нам сегодня не пришел, поэтому тебе, Костя, придется отдуваться за двоих. Пару лет назад против Алехина и «Макулатуры» с демаршем выступила Общественная палата Кемеровской области, науськиваемая писаками из Кузбасского дома литераторов — члены палаты на одном из круглых столов договорились до того, что за рэп, который вы читаете со сцены, Алехиным должны заняться в ФСБ и засадить его на «пятнадцать лет тюряги». И вот в это логово добродетели вы сейчас собираетесь ехать с концертом...

Строкольский | В Кемерове мы выступаем в клубе — это закрытое мероприятие, на котором мы со сцены может говорить все, о чем посчитаем нужным. Те, кто туда придет, они, думаю, понимают, что могут услышать. Если бы это была открытая площадка, как на фестивале MegaVeganFest, где могут присутствовать посторонние, тогда можно было бы расценить выступление как некий открытый вызов.
Хотя я не считаю, что в наших выступлениях есть что-то экстраординарное — это просто гражданская позиция, озвученная в стихах.

Шипилов | Беда в том, что многое кажущееся простым и естественным здесь, в Кемеровской области нормальными вещами считать отказываются. Там искусственно создан очень агрессивный фон, столкновение с которым неминуемо сказывается на психике любого человека, оказавшегося в регионе даже ненадолго. С каким настроением каждый из вас возвращается из Кузбасса обратно в Москву?

Строкольский | Для меня это примерно то же самое, что съездить из одного района Москвы в другой — я уже не смотрю на Кемерово глазами человека, которому некуда бежать, как смотрел на город в 2006 году. Это раньше меня каждый раз встречали на вокзале менты, просили написать им расписку, что я ничего не буду делать. Сегодня никто не встречает, я для них, надеюсь, как иностранец. Да и сам я, приехав в Кемерово, не побегу уже к областной администрации с плакатом — это уж точно. Просто сейчас я не вправе этого делать, потому что уже семь лет живу за пределами региона.
А возвращаюсь оттуда как из какого-то параллельного мира — места, связанного с прошлым.

Рязанов | Для меня поездка в Кузбасс — это как попасть в комнату, где ты раньше жил. Заходишь, ищешь, что что-нибудь изменилось и понимаешь, что не изменилось на самом деле ничего. Ни стресса, ни дикой радости я от своей последней поездки туда так не испытал, хотя первое время было какое-то странное напряжение. Знаешь, последние полгода в Кемерове я жил с достаточно странными для обычного человека мыслями — ожиданием провокации, обыска. И вот это ощущение иногда меня посещало за те три зимние недели в Кузбассе.
А возвращался, с одной стороны, все же с сожалением, но, с другой, с облегчением, что можно наконец расслабиться.

Косенкова | Приехав через год в Кузбасс, я поняла, что в Кемерово уже не вернусь. И общаясь со своими кемеровскими подругами, я сказала им, что мне жаль, что все мы здесь родились. Потому что другой жизни мало кто из них видел, и вряд ли увидят.

Паньшин | Последняя поездка в Кузбасс не оставила никаких особых впечатлений, кроме радости встреч с родственниками и с друзьями. Все остальное там мне уже не интересно, нет никакой тяги к этим местам — я выдохнул и вернулся обратно.

Шипилов | Представьте себе, что завтра утром каждый из вас просыпается в своей постели, но не здесь, в Москве, а в городе Кемерово. И вы понимаете, что это не продолжение сна, не визит в гости, что нужно продолжать жить дальше. Чем займетесь в своей новой второй жизни в Кузбассе?

Рязанов | Меня такая перспектива, честно говоря, пугает. Но занялся бы тем, чем занимаюсь сейчас в Москве — собираюсь поступать на повара, то есть политики в моей жизни бы уж точно не было.

Строкольский | Всегда можно поддаться соблазну геройствовать, и я не могу сейчас сказать, что готов был бы поддаться этому соблазну. Потому что сложно сказать, стал бы я отвечать на вызовы того дерьма, которое там происходит. То, что со мной произошло в Кузбассе в 2006 году, я бы геройством все-таки никак не называл — это была скорее неосознанная конвульсия. Сейчас бы уже действовал осознанно, оценивал бы все риски, и не могу с уверенностью сказать, что я стал бы делать то, что делал в юности.
Но если бы не стал, то жил бы до конца своих дней с ощущением того, что я не человек, а говно. От этого ощущения никуда не отделаться, за его пределы никак не выйти, чем бы ты не занимался. Но в Кемерове в каком-то смысле военная обстановка, там лучше понимаешь, кто враг, там шире поле для деятельности — достаточно сделать ретвит, и ты уже бросил вызов.

Косенкова | Я бы, наверное, проснулась со словами: «Какого черта я здесь делаю?!» (Смеется).
А если серьезно… То, чем занимаюсь сейчас в Москве, я бы ни в коем случае не рискнула делать в Кемерове — собственный бизнес мне бы там не дали открыть. Я бы устроилась куда-нибудь на работу, ухаживала бы за своими родителями, но не занималась бы уже тем, что было в моей жизни зимой и весной 2012 года. Жила бы как унылая какашка, да.
Но зато с целыми костями и с неотбитым мозгом. Потому как главное, что я вынесла из той истории, когда нас пинали ногами в обшарпанном подъезде, это понимание того, что все, что ты делал, что все люди, которые тебя окружали, что все слова, которые ты говорил, ничего не значат здесь и сейчас. Я тогда поняла, что все это того не стоит — нас могли бы тогда и убить. Так что приносить свою жизнь в жертву каким-либо идеалам я бы уже, наверное, не стала.

Паньшин | Я отшучусь, ладно? Я выпью чашку кофе, выкурю сигарету и подумаю над этим завтра.

P.S. | Два года назад я уже проводил подобную встречу в Кемерове, и удивительно, как меняются люди за столь непродолжительный отрезок времени.

Оригинал статьи.